Сарнов Бенедикт - И Это Все В Меня Запало
Бенедикт САРНОВ
"И ЭТО ВСЕ В МЕНЯ ЗАПАЛО..."
Художественный очерк
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ЦЕПЬ БЕЗУМСТВ, СОВЕРШЕННЫХ КУПЦОМ ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ ГЕНРИХОМ ШЛИМАНОМ
ОТСТУПЛЕНИЕ о том, можно ли считать историю точной наукой
ЦЕПЬ БЕЗУМСТВ, СОВЕРШЕННЫХ КУПЦОМ ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ ГЕНРИХОМ ШЛИМАНОМ
(Продолжение)
ПЕРВАЯ МОДЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ
________________________________________________________________
И это все в меня запало,
И после вдруг во мне очнулось.
Давид Самойлов
ЦЕПЬ БЕЗУМСТВ, СОВЕРШЕННЫХ КУПЦОМ
ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ ГЕНРИХОМ ШЛИМАНОМ
Он был сыном бедного сельского пастора. Мечтал о гимназии, об
университете. Но жизнь распорядилась иначе. Дела у отца с каждым годом шли
все хуже и хуже. А в один отнюдь не прекрасный день нежданно-негаданно
разразилась катастрофа. Нагрянула ревизия, обнаружились какие-то
злоупотребления, и пастора отстранили от должности. Четырнадцатилетнему
сыну бывшего пастора пришлось наняться учеником к лавочнику в деревне
Фюрстенберг.
Хозяин будил его в пять утра. В одиннадцать часов он без задних ног
валился в постель. Таким образом, спал он всего-навсего шесть часов в
сутки. Остальные восемнадцать вертелся как белка в колесе.
Он убирал лавку. Потом тер картофель для винокурни. Потом вставал за
прилавок и продавал покупателям свечи, масло, селедку, мыло, соль, молоко,
картофельную водку. Наконец наступал долгожданный вечер, лавка запиралась.
Он уходил на винокурню и дежурил у перегонного куба. От угара, от
самогонной вони его тошнило. Отупевший, с дрожащими коленями, он таскал
бутылки с мутным картофельным самогоном, подкладывал дрова в топку.
По воскресеньям лавка была заперта, но работы все равно хватало: надо
было привезти товар, распаковать его, расставить, приготовить к продаже...
Если все-таки выдавался свободный час, он сваливался как убитый и спал.
Так продолжалось пять с половиной лет.
Может быть, так тянулось бы и дальше, но, как говорится, не было бы
счастья, да несчастье помогло. Вдруг у него открылась чахотка, началось
кровохарканье. Хозяин, озабоченно глядя на худого девятнадцатилетнего
парня с запавшими глазами, буркнул, что работа в лавке, видно, будет ему
теперь не по силам.
И он ушел.
Пешком дошел до Гамбурга. Нанялся приказчиком в лавку Линдемана на
Рыбном рынке. Но после первого же кровохарканья хозяин растолковал ему,
что тут у него не больница, и предложил убираться на все четыре стороны.
Добрые люди попытались пристроить его в бакалейную лавку. Но через
неделю его выгнали и оттуда.
Наступила сырая, промозглая гамбургская зима. Голодный и измученный,
без пальто, задыхаясь от кашля, бродил он по городу. Однажды забрел в
порт. И тут перед ним распахнулся совсем иной мир. Тащились ломовые обозы,
грузчики несли тюки и катили бочки, бойкие маклеры суетились возле
складов. Корабли со всего света стояли у причальных стенок. Здесь были
бриги и шхуны, рыбачьи парусники и коренастые пароходы с высокими, узкими
трубами.
Трудно было рассчитывать на то, что среди капитанов этих судов
отыщется хоть один, который согласится взять себе в команду чахоточного
юнгу. Однако один такой все же нашелся.
Продан последний пиджак, а на вырученные деньги куплено шерстяное
одеяло. И вот он уже каютный юнга брига "Доротея", рейс Гамбург -
Ла-Гуайра, капитан Симонсон, груз - железные изделия...
В первом же рейсе "Доротея" пошла ко дну. Среди спасшихся членов
команды был и он, юнга. Их шлюпку подобрали голландские рыбаки.
Местные
